Неточные совпадения
Одни, к которым принадлежал Катавасов, видели
в противной
стороне подлый донос и обман; другие ― мальчишество и неуважение к авторитетам. Левин, хотя и не принадлежавший к
университету, несколько раз уже
в свою бытность
в Москве слышал и говорил об этом деле и имел свое составленное на этот счет мнение; он принял участие
в разговоре, продолжавшемся и на улице, пока все трое дошли до здания Старого
Университета.
Посещал
университет, держась
в стороне от студенчества, всегда чем-то взволнованного.
Странно, мне, между прочим, понравилось
в его письмеце (одна маленькая страничка малого формата), что он ни слова не упомянул об
университете, не просил меня переменить решение, не укорял, что не хочу учиться, — словом, не выставлял никаких родительских финтифлюшек
в этом роде, как это бывает по обыкновению, а между тем это-то и было худо с его
стороны в том смысле, что еще пуще обозначало его ко мне небрежность.
Мне разом сделалось грустно и весело; выходя из-за университетских ворот, я чувствовал, что не так выхожу, как вчера, как всякий день; я отчуждался от
университета, от этого общего родительского дома,
в котором провел так юно-хорошо четыре года; а с другой
стороны, меня тешило чувство признанного совершеннолетия, и отчего же не признаться, и название кандидата, полученное сразу.
Но, несмотря на это, опальный
университет рос влиянием,
в него как
в общий резервуар вливались юные силы России со всех
сторон, из всех слоев;
в его залах они очищались от предрассудков, захваченных у домашнего очага, приходили к одному уровню, братались между собой и снова разливались во все
стороны России, во все слои ее.
Третий дом на этой улице, не попавший
в руки купечества, заканчивает правую
сторону Большой Дмитровки, выходя и на бульвар.
В конце XVIII века дом этот выстроил ротмистр Талызин, а
в 1818 году его вдова продала дом Московскому
университету. Ровно сто лет, с 1818 по 1918 год,
в нем помещалась университетская типография, где сто лет печатались «Московские ведомости».
С своей
стороны, Владимир Николаич во время пребывания
в университете, откуда он вышел с чином действительного студента, познакомился с некоторыми знатными молодыми людьми и стал вхож
в лучшие дома.
Положим, это не совсем хорошо с его
стороны, но ведь он статский человек,
в университете не воспитывался и, как солидный торговец, должен был презреть легкомысленную шалость неизвестного офицерчика.
Я же, с своей
стороны, присовокупил, что хотя обвинение и ставит нам
в преступление подстрекательство купца Парамонова к основанию заравшанского
университета, но из обстоятельств дела ясно усматривается, что Парамонов решился на этот поступок совсем не вследствие нашего подговора, а потому, что менялы вообще, по природе своей, горазды основывать
университеты.
Мы оба обвинялись
в одних и тех же преступлениях, а именно: 1)
в тайном сочувствии к превратным толкованиям, выразившемся
в тех уловках, которые мы употребляли, дабы сочувствие это ни
в чем не проявилось; 2)
в сочувствии к мечтательным предприятиям вольнонаемного полководца Редеди; 3)
в том, что мы поступками своими вовлекли
в соблазн полицейских чинов Литейной части, последствием какового соблазна было со
стороны последних бездействие власти; 4)
в покушении основать
в Самарканде
университет и
в подговоре к тому же купца Парамонова; 5)
в том, что мы, зная силу законов, до нерасторжимости браков относящихся, содействовали совершению брака адвоката Балалайкина, при живой жене, с купчихой Фаиной Стегнушкиной; 6)
в том, что мы, не участвуя лично
в написании подложных векселей от имени содержательницы кассы ссуд Матрены Очищенной, не воспрепятствовали таковому писанию, хотя имели полную к тому возможность; 7)
в том, что, будучи на постоялом дворе
в Корчеве, занимались сомнительными разговорами и, между прочим, подстрекали мещанина Разно Цветова к возмущению против купца Вздолшикова; 8)
в принятии от купца Парамонова счета, под названием"Жизнеописание", и
в несвоевременном его опубликовании, и 9) во всем остальном.
Кто там что ни говори, а военное воспитание… нельзя не похвалить его; разумеется, не со всех
сторон: с других
сторон университет, может быть, лучше, но с другой
стороны… всегда щеточка, гребенка, маленькое зеркальце
в кармане, и я всегда этим отличался.
В марте получил я аттестат, поистине не заслуженный мною. Мало вынес я научных сведений из
университета не потому, что он был еще очень молод, не полон и не устроен, а потому, что я был слишком молод и детски увлекался
в разные
стороны страстностью моей природы. Во всю мою жизнь чувствовал я недостаточность этих научных сведений, особенно положительных знаний, и это много мешало мне и
в служебных делах и
в литературных занятиях.
— Я вооружил, да-с, я же виноват, коли муж к жене, а она
в сторону… может быть, по-вашему, образованному, ничего, очень хорошо… а мы люди простые. Что ж такое? Я прямо скажу, я мужчина, за неволю сделаешь что-нибудь… У них рюмку водки выпьешь, так сейчас и пьяница; ну, пьяница, так пьяница, будь по-ихнему. Теперь меня всего обобрали… я нищий стал… у меня тут тридцать тысяч серебром ухнуло, — ну и виноват, значит! Мы ведь дураки, ничего не понимаем, учились на медные деньги,
в университетах не были.
— Некто Францишек Пожондовский, молодой, но надежный человек; из Казанского
университета… был на Литве, оттуда прямо и приехал… послан к нам,
в нашу
сторону.
Здание
университета его не красит, потому что стоит
в стороне, на узкой площадке.
Шрам на левой
стороне лба под самыми волосами оставался у него до самой смерти и даже был внесен
в качестве приметы
в его паспорт, с которым он приехал
в Москву из Таганрога по окончании курса гимназии, чтобы поступать
в университет.
В то время, когда на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их на мостах и дорогах;
в то время, когда ораторские таланты так быстро развились
в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда
в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря на то, все являлись еще новые и новые названия;
в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука бывает народна и не бывает народна и бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников;
в то время, когда со всех
сторон появились вопросы (как называли
в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств,
в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов,
университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились
в неописанном восторге.